2015/11/13 08:36:57
Характеристика личности Готхарда Хейнрици и его записок.
Предыдущие серии: первая часть, вторая часть, третья часть.
Четвёртая часть писем генерала вермахта Готхарда Хейнрици своей жене Гертруде. Ноябрь 1941 года.
Самая мрачная часть на сегодня. Проблемы вермахта углубляются, но отчаяния в словах генерала ещё нет (пока). А вот оккупация, с её жестоким хаосом, вполне выпукло предстаёт: подрывы железнодорожного полотна, партизанские налёты, антипартизанская борьба, виселицы. Озлобленность и одичание. И над всем этим — русская зима.
Мои примечания даны в квадратных скобках. На русском публикуется впервые.

Запись в дневнике (Лихвин), 1 ноября 1941 года.

Второй раз наши самолёты сбросили хлеб. Но толку-то от этой помощи. Капля в море. Что нам нужно, так это: (1) снабжение по железной дороге с заездом в Козельск, (2) нагнать моторизированные части, (3) бензин.
Мы ничего из этого не получим. Тут даже «Шторх» недоступен. У нас никакой связи с дивизиями. Мы беспомощные. В такой плохой ситуации мы ещё не были. Погода вообще не меняется. Тепло и осадки. Ждём мороза, а всё время идёт дождь. Так что дороги моментально становятся непролазными. 8 дней уже сидим в этой чёртовой запруде. Клопы и мыши — наши соседи. Никакой надежды на улучшение снабжения. Снабжаем себя сами. Печём свой хлеб. Войска больше всего тоскуют по питьевому рациону, который у них закончился, вроде чая или кофе, и они вынуждены жить на супах. В остальном живут неплохо. Съедают всё, что находят вокруг. Но даже этого не хватает. Некоторые припасы совсем кончаются, овёс, например.

Запись в дневнике (Лихвин), 2 ноября 1941 года.

Опять отменили «Шторх». Я должен был ехать за 120 километров в 31-ю дивизию. Мне нездоровилось. Так что в этот раз можно было послать кого-нибудь помоложе. Я отправил майора Кнюппеля. У него поездка заняла 11 часов. Не понимаю, почему молодые должны всё время сидеть дома, а генералам надо кататься по 12 часов. Вместо этого вечером посетил госпиталь 131-й дивизии — сплошное мучение. Гнилой воздух, тяжело раненные солдаты лежат на соломе, один с пневмонией, которому пришлось ампутировать ногу, у многих газовая флегмона. Слава Богу, сегодня у нас есть сыворотка, о которой в годы Великой войны не слышали. Тогда всем им приходилось умирать. Я подбодрил ребят и поблагодарил их. Все они ждут возврата на Родину.
Лейтенант Бейтельсбахер прикончил в целом 12 партизан, некоторых вчера в Лихвине, некоторых сегодня тут неподалёку. И подумать нельзя было, что этот маленький, незаметный человек обладает таким количеством энергии. Он мстит коммунизму за своего отца, за свою мать, за своих братьев и сестёр, что все погибли или были сосланы этим режимом. Он — безжалостный мститель. Тем не менее, два бродивших под Лихвином красноармейца убили одного из наших солдат. Куча такой публики ещё шляется по лесам, вперемешку с партизанами.

С 3 ноября осадки сменились кратковременным похолоданием, что позволило немцам вновь наступать. Во второй половине месяца активность увеличилась, но пришлось столкнуться с сопротивлением частей РККА. XXXXIII армейский корпус (теперь с 31-й и 131-й пехотными дивизиями) был подчинён 2-й танковой армии (Гудериан), чтобы поддержать наступление танковых частей (XXIV танковый корпус) на Тулу с северо-запада и далее двигаться от реки Оки рядом с Калугой и Лихвином в направлении на Алексин и далее. Целью являлось соединиться с танками севернее Тулы, завершая окружение этой важной территории, которая столь важна для обороны Москвы. Плохая погода и слабое снабжение, так же, как и неудовлетворительное состояние войск, в дополнение к ожесточённым и контратакующим противникам, затруднили и замедлили немецкое наступление.

Отчёт семье (Лихвин), 5 ноября 1941 года.

Два дня назад погода поменялась. Ежедневно холодает. Сегодня -5. Болотистые дороги замерзают и превращаются в череду ухабов, что не очень здорово для наших машин. Но в общем и целом мобильность повысилась. Особым случаем было вчерашнее прибытие первого поезда со снабжением.
По такой погоде город Лихвин предстаёт в куда более радужном свете, чем до того. Вовсе не уродливый, стоит он на крутом западном берегу реки Оки, возвышаясь где-то на 30–40 метров над рекой. Глубокие залежи глины отделяют город со всех сторон, как если бы это был замок. С торговой площади открывается вид на долину Оки, километра 4 в ширину. Воздух кристально чистый. Всё вокруг окрашено в коричневый. Коричневый — главный здешний цвет, включая и русскую униформу. Территория вокруг Лихвина очень плодородна, т.к. в земле много глины. Но поскольку крестьянам приходилось всё отдавать, то они всё равно нищие. Неподалёку от города находятся угольные копи, которые, похоже, только недавно были обнаружены. Ещё здесь построили завод по производству гранат. Мы там захватили кучи заготовок и 15,000 литров бензина и топлива. Жаль, что русский бензин бесполезен для наших автомашин.
Здесь полно партизан. Большевистское правительство приказало всем членам партии остаться в нашем тылу и вести партизанскую войну. Они уничтожают все склады — в Лихвине они спалили запас кожи стоимостью 8 миллионов марок — и совершают налёты, увы, каждый раз небезуспешные. По большей части, они атакуют маленькие реквизиционные команды, которые рассылаются войсками по округе в поисках пропитания. Днём они скрываются в норах и ущельях в лесу, а по ночам добывают себе продовольствие в деревнях. Наш русский переводчик [Бейтельсбахер] с огромным рвением ведёт с ними борьбу. Люди тут часто сдают партизан, т.к. боятся притеснений с их стороны. Только с помощью крестьян и можно схватить партизан. За прошедшие 3 дня переводчик поймал 15 и разделался с ними, среди них было несколько женщин. Эти партизаны клятвенно верны друг другу. Они позволяют себя расстрелять, но не предают товарищей. Они знают, что их убьют без задней мысли. И всё же они молчат до конца и заявляют, что ничего не знают. У них по-настоящему хомячьи запасы. Три дня назад в одном из тайников мы нашли 3 центнера (!) мёда, не говоря уже об одежде, мясе и запасе муки. Помимо партизан, тут слоняется немало красноармейцев, оставшихся после сражений, часть из них вооружена, часть безоружна, многие из них помогают партизанам.
После улучшений в плане погоды и продвижения, надеемся вновь продолжить наступление на Москву. Период осадков дал русским 14 дней для подтягивания войск и исправления ситуации. Так что можем ожидать значительных битв.

Письмо жене (Лихвин), 6 ноября 1941 года.

Вчера ездил на лисиную ферму. Опять солдаты украли 6 самых больших лис. Помимо этого, говорят, что Герман Геринг конфисковал все драгоценные меха с животных ферм. Это значит, что с голубой лисицей для тебя можно попрощаться.
Рождество — отпуск — это всё ещё большой вопрос!? Не похоже на то в данный момент. Транспортное сообщение с Германией слабое, а, во-вторых, никто не знает, как будут развиваться военные дела. Что до нас, то конца-края боям не видать. А ведь мы стоим точно там, где будем незаменимы в будущем, поскольку наступаем на Москву с юго-востока. Наверняка впереди нас ждут самые неприятные задачи.

Запись в дневнике (Лихвин), 6 ноября 1941 года.

На глазах растёт активность партизан под Лихвином. 6 числа Бейтельсбахер поймал 60 человек, из них 40 красноармейцев, 20 он сумел осудить и прикончить. Одного молодого парня они повесили в городе [речь идёт о 16-летнем партизанском разведчике Александре Чекалине, который вместе со своим отцом активно воевал в отряде «Передовой» и был выдан местным жителем; по воспоминаниям очевидцев, перед смертью молча плакал, см. подробнее тут, возможную другую версию см. в записи от 19 ноября; в феврале 1942 года посмертно присвоено звание Героя Советского Союза], т.е. он освобождает полевых жандармов от этой безрадостной работы, и сам её выполняет. [Мой адъютант] Бальцен с интересом наблюдал за зрелищем. Эта война приобретает всё более отвратительные формы. Все впечатлены партизанской силой духа. Ни один ничего не выдаёт, все молчат и идут на смерть.

Запись в дневнике (Грязново), 7 ноября 1941 года.

Я сказал Бейтельсбахеру не вешать партизан ближе, чем в 100 метрах от моего окна. Неприятный вид с утра. [Йоханнес Граф фон] Мой [владелец водного замка Аниф, историк искусств, в 1941–1942 гг. служил переводчиком в ранге зондерфюрера в XXXXIII корпусе, биографию см. тут] заметил, что в Йене Гёте прожил 3 недели с видом на виселицы.

Письмо жене (Грязново), 8 ноября 1941 года.

Последние 14 дней были относительно спокойными, и вновь перед нами новые боевые задачи. Погода всё так же плохая, около 0; ночью идёт снег и подмораживает, днём стоит туман и идёт дождь. Дороги либо настолько скользкие, что транспорт крутится как волчок, либо они превращаются в глубокое болото. Сейчас стоим в убогой деревеньке, наше жилище — кошмарный клоповник. Наши солдаты всё спрашивают: когда же это всё кончится? Я могу только пожать плечами и сказать: я не знаю. Другие спрашивают, когда же будет следующий отпуск, но в ответ можно только улыбнуться.
Многие простудились из-за мерзкой погоды, и среди солдат из-за вшивых условий всё больше распространяется чесотка. Неделями невозможно было помыться. Одежда и обувь в войсках затёрты до дыр и почти разваливаются. Русские одеты лучше нас. Но главное то, что они всё равно проиграют в войне.

Письмо жене (Грязново), 15 ноября 1941 года.

Было несколько тяжёлых дней, всё ещё пока не закончилось. Наша новая армия под руководством Гудериана заставила нас — несмотря на наши возражения — участвовать в операции, которая поначалу развивалась довольно неплохо, но в итоге заглохла из-за недостатка в силах и отсутствия поддержки от наших соседних соединений — именно так, как мы и предвидели — и вылилась в неудачу, стоив нам тяжёлых потерь. За 4 дня потеряли 1,000 человек, 790 убиты или ранены, 180 с обморожениями. У нас тут несколько дней было -20, ледяные ветра, что кололи как иголки. Теперь «потеплело», всего -8–10 градусов, но всегда ветрено. Сражаться в таких условиях, часами лежать на земле под огнём неприятеля, без возможности окопаться — это почти за пределом человеческих возможностей. Но у нас здесь вот так.
Мои меховые вещи всё ещё не прибыли. Мне сказали, что они застряли на дороге перед Калугой. Могу только надеяться, что они прибудут в обозримом будущем. Пока что ношу шерстяные вещи вместе с кальсонами.

Отчёт семье (Грязново), 19 ноября 1941 года.

-10, -15, -19. Это температура, в которой нам приходится работать и сражаться, начиная с 8 ноября. Столбик ходит между двумя цифрами. Изменения в температуре слабо заметны, но что заметно, так это ветер. Иногда полностью безветренно, иногда задувает ледяной северный или северо-восточный ветер, и тогда невозможно находиться снаружи. Колет как иголками и продувает через ток [Kopfschützer или «труба»] и перчатки. И именно в этих условиях, в -20 и при таком ветре, наши парни часами в течение 2 долгих дней лежали на совершенно промёрзшей земле, под миномётным и пулемётным обстрелом противника, выделяясь на белом покрывале снега, прямо как те куропатки во Франции в прошлом году. Только у половины из них были токи и перчатки, и все они носят лишь наши германские шинели и старые тонкие брюки. Против них стоял русский в ватной униформе, в куртках и штанах, что выглядят как стёганое одеяло, с круглыми тёплыми меховыми шапками с ушами. Это просто неслыханные боевые условия. И ещё вдобавок, начиная с первых чисел месяца, были трудности со снабжением, плоды чего мы пожинаем только теперь. По 8–10 дней у нас не было ни чая, ни кофе, ни сигарет с сигарами, не говоря уже об алкоголе, зачастую не было и хлеба. Боеприпасы заканчивались, так что иногда нам нечем было стрелять. Это почти чудо, что у нас лишь 180 обмороженных, которых пришлось доставить в госпиталь.
Русский с умом потратил то время, что мы вынуждены были простаивать или могли двигаться лишь со скоростью улитки. Какие войска он смог набрать, те он и расставил вокруг Москвы. Если в конце октября перед нами почти не было противника — а если он и появлялся, то отступал — то 10 ноября мы столкнулись с ещё не укреплённой, но занятой позицией. Против нашего совета и нашей воли, нам было приказано наступать на врага, хотя ни слева, ни справа у нас не было соседей, а те, что были вне этих промежутков, не были готовы поддерживать нас. Поскольку идти в атаку через заснеженную территорию крайне трудно и связано с высокими потерями, мы ворвались на позиции ночью. Русский сидел в деревнях, холмы он оставил из-за сильного мороза. Так мы продолжили наносить удар, иногда не встречая никакого сопротивления, покрыли примерно 15 километров за один заход.
Однако в деревнях враг оборонялся на удивление энергично. Были очень тяжёлые рукопашные. В некоторых местах всё было кончено только после полудня. Как только мы прорвались в центре, перед нами противника больше уже не было, и так мы могли бы наступать далее без единого выстрела. Но русский атаковал нас с флангов. И поскольку прикрыть нас никто не мог, вообще никто к нашей операции не присоединился, то мы не смогли развить свои успехи. После 5 дней тяжёлых усилий, мы смогли отбить контратаку на нашей широкой и похожей на плацдарм позиции. Мы захватили 2,000 пленных, орудия, 6 танков и кучи другого снаряжения. Но достигнутый нами большой успех в смысле оперативного эффекта был напрасным. Сами потеряли 800 человек. Учитывая сегодняшний штат, вряд ли мы можем себе позволить такие потери.

На нашем направлении русский обороняет жизненно важный участок вокруг Москвы, повсюду там и сям идут контратаки сильных частей и танков. С другой стороны, мы прорвались в нескольких местах. Один из них [прорывов], к счастью, угрожает водоснабжению Москвы. И всё же в целом пока что мы ещё слишком далеко от города, чтобы можно было рассчитывать на скорое его падение. Наступление на город будет стоить тяжёлых битв, поскольку противник постоянно пополняет свои силы. Сейчас уже прибыли первые дивизии из русской Дальневосточной армии. Не знаю, предполагают ли русские, что японцы в итоге не ввяжутся в войну, или они заменили эти соединения свежими за несколько последних месяцев. Времени у них было достаточно. Сейчас мы можем надеяться только на то, что не наметёт много снега. Если это произойдёт, наши трудности невероятно увеличатся, особенно для наших хвалёных моторизованных частей. У них те же проблемы в плане снабжения и мобильности. Только пехота и лошадиные повозки способны тут передвигаться.
Мы стоим в маленькой деревушке, домики скромные и перенаселённые, рядом — полностью разрушенная церковь, внутри которой валяется промёрзшая дохлая лошадь. Поля кишат разожравшимися серыми мышами, снующими от норки к норке. Зачастую наблюдаем стальное небо и холодное солнце, нередко видим прекрасную изморозь. Странные, насыщенные цветом закаты нередко услаждают наш взор. Но самое прекрасное — это звёздное небо над нами, предстающее во всей своей немыслимой и чистой красоте. Звёзды мерцают и мигают словно бриллианты на чёрном вельвете. Здешний климат, с сухим морозом, сам по себе полезен для здоровья, если тепло укутаться. По сравнению с Германией, здешний ноябрь можно хорошо разрекламировать: ноябрь в Москве — это великолепное солнце, снег, тихий холод. Отличное место для катания на коньках и санках, условия для лыжников в процессе улучшения. Без удобств, зато низкие цены. Сауна в каждой деревне! Клопы, вши, мыши и крысы — в каждом без исключения доме! Имеющие группу крови 0 особенно придутся по вкусу клопам!
Недалеко от нас — большие лесные массивы. Непрерывный поток красноармейцев, оставшихся в тылу в результате битвы под Вязьмой и Брянском и желающих вернуться к своим на фронт, течёт сквозь леса по направлению к Туле. Малыми группами по 3–5 человек идут они вдоль железнодорожных путей, избегая главных дорог. Когда мы на них натыкаемся, они чаще уклоняются от боя и защищаются только в крайнем случае. Командир дивизии со своими 400 бойцами, господин Александров, прошёл так мимо нашего штаба на расстоянии всего лишь 2 километров, но никто из нас об этом в то время не знал [из объяснительной записки командира 166-й стрелковой дивизии генерал-майора Михаила Яковлевича Додонова, 15 ноября 1941 года: «Шел со мною 517 сп, остатки 423 сп. Матчасть орудий приказал взорвать, нечем было везти, горючего не было, лошади ранены. Вышел из окружения 15.11.41 г. на фронте 49 А в районе Серпухова. Выведено людей вместе с группой Александрова: красноармейцев 400, начсостава — 117, всего 517 человек в полном вооружении. Все переданы штабу 49 А ЗапФ. Я вышел в форме, с оружием и документами. Объяснение писал в штабе ЗапФ в ноябре 1941 г.»]. Очень часто эти красноармейцы носят рваную крестьянскую одежду, под которой зачастую скрыта униформа, отращивают бороды, потому что уяснили: стариков немцы не трогают. В их тулупы, а особенно в их шапки или в ватные штаны вшиты записки со значками, которые никто не может расшифровать.

Рядом с ними свои дела делают партизаны. Вновь и вновь мы сталкиваемся с нападениями на отдельные машины или людей, которые чаще расплачиваются за это жизнью. Подрываются железнодорожные пути, перерезаются телефонные кабели. Лишь с помощью местного русского населения можно справиться с этими партизанами. Оно их обычно охотно сдаёт, потому что их самих терроризируют эти разбойники, отбирают у них продукты питания и т.д. Мы ведём постоянную борьбу с этой заразой. Но её трудно закончить, поскольку пространства здесь бесконечны, леса так огромны, столь много возможностей укрыться. Наш переводчик, лейтенант Бейтельсбахер, сам украинец из Одессы, чей отец был убит большевиками, мать и сестра высланы в Сибирь строить дороги, и чей брат был ликвидирован, с яростной энергией сражается против этих партизан. Вновь и вновь, вместе с полевыми жандармами и при поддержке 3 преданных ему красноармейцев (крестьянских сыновей), он идёт на дело и никогда не возвращается, не расстреляв или не повесив нескольких разбойников.
Почти всегда эти люди принимают смерть со стоическим спокойствием. Они никого не выдают и ни о чём не рассказывают. На многочасовых допросах они лишь повторяют: я выполнял приказ. 18-летний парень, представившийся как командир партизан-кавалеристов, сам накинул себе на шею петлю, крикнул «Я умираю за коммунизм» и спрыгнул вниз. Мой адъютант, ходивший смотреть на казнь на рыночной площади, сказал: «Он буквально жаждал смерти». И много здесь таких фанатичных борцов за коммунизм. Зачастую их можно увидеть болтающимися на верёвке в деревнях, но многие другие ещё слоняются по округе. Когда в месте, выбранном для ночлега, я приказал похоронить повешенных — подобный вид из окна хоть и привычен, но нежелателен — то местное население немедленно поснимало с казнённых сапоги и тулупы, забрало их себе, а трупы потащило к могилам на верёвках. Такая вот жизнь в этой стране. Нравы и порядки прямо как в Тридцатилетнюю войну. Лишь тот, у кого есть сила, имеет права. Шесть с половиной лет своей жизни я провёл на войне, но ничего подобного ещё не видел.
Наше снабжение всё ещё очень скудное. В нормальное время корпусу раз в 2 дня полагается [железнодорожный] состав. За 4 недели к нам пришло 2 состава. Это значит, что мы полностью живём с земли. В плане мяса и муки пока что это удавалось. Хотя войскам и пришлось выпекать собственный хлеб. Овощей и фруктов нет, за исключением белокочанной капусты, которая насквозь промёрзла. Картошки уже не хватает. По большей части, она тоже застряла в промёрзшей земле. Регион, в котором мы стоим, скоро будет совершенно опустошён. Когда недавно ситуация ухудшилась, я смог организовать снабжение для дивизий с помощью самолётов, которые сбросили контейнеры с едой. Благодаря этому смогли заполучить и газету — пусть даже и старый номер — в которой военкор писал: «Наступление столь стремительно несётся вперёд, что штабы не поступают за войсками. Вне зависимости от этого, снабжение работает как часы». Жаль, что наши часы сломались ещё несколько недель назад.

Письмо жене (Грязново), 19 ноября 1941 года.

Три дня назад наконец-то прибыли меховые вещи, включая и рукавицы на меху с армейского склада. Там же был и шарф. Я наконец-то с избытком утеплился, так что, будь добра, не посылай больше тёплые вещи, разве что шерстяные подштанники и 2–3 пары шерстяных носков. У тебя должны быть шерстяные кальсоны; наверное, ты просто забыла их положить. Купи носки. Вот тебе моя карточка на одежду. Не растранжирь её попусту. Кто знает, может, она нам в будущем понадобится. Может, прикупим подкладку [рубашку?] для французского костюма, если мне отпуск дадут.
Однако насчёт этого я скептично настроен. Пока что никто не может точно сказать, будет ли война и дальше продолжаться или же будет перерыв. Я очень сомневаюсь, что мы достигнем Москвы этой зимой. Если пойдёт снег — а сегодня вечером похоже на то — то тогда мы тут застрянем.
Если сражения продолжатся, об отпуске тогда нечего и думать. Значит, не будет перерыва до декабря, а там мы уже будем заняты подготовкой к позиционной войне. Есть ещё вопрос как добраться домой при такой снежной погоде. На самолёте — так метель? На машине — так снежные заносы? Или поездом? В приложенном отчёте сама обо всём прочтёшь. Так что лучше готовься встречать Рождество без меня. Мне жаль, что мне больше нечего сказать. Я бы очень хотел дать другой ответ. Каждого от здешних дел тошнит, каждый хотел бы поехать домой в отпуск, поскольку конца-края этому не видно. Всё будет продолжаться, и в следующем году тоже. Россия крепко побита, но не мертва.
Я бы хотел попросить тебя складывать мои военные отчёты в отдельную папку, хочу их сохранить как воспоминания о войне. Ты всегда получала самые лучшие копии, и будет очень жаль, если по прошествии недель после ношения в твоей сумочке, они потеряются.

Запись в дневнике (Грязново), 21 ноября 1941 года.

Во время въезда в Грязново стали свидетелями смерти попытавшегося удрать комиссара, в исполнении нашей полевой жандармерии. Неприятное зрелище для наших ребят.

Запись в дневнике (Грязново), 23 ноября 1941 года.

После встречи была поминальная церемония по нашим павшим, сегодня День поминовения усопших [отмечается протестантами, последнее воскресенье перед Адвентом]. Потом прогулка до «мёртвого русского». Конечная точка маршрута незаурядная. Там уже несколько недель лежит в снегу мёртвый русский, непохороненный, весь промёрзший. Я должен попросить местных жителей похоронить его.

Письмо жене (Грязново), 25 ноября 1941 года.

Сын генерал-полковника фон Клейста, пилот, который со своим штаффелем переведён в Антверпен после того как побыл тут, доставит это письмо в Германию. Только пилоты и подобные им люди настолько везучи, но не мы.
После того как мы ждали и не делали, по сути, ничего, начиная с 15 ноября, бои вновь разгораются. Надеюсь, что будет полегче, чем во время уже пережитых сражений. Но, учитывая ожесточение русских, ничего иного ждать не приходится.
Всё время холодно, лёгкий снегопад со вчерашнего дня. Так что сейчас погода слегка помягче, но только с сегодняшнего вечера. С утра опять было -14. Я часто ношу эти русские валенки. Так хотя бы моим ногам тепло. В этом плане валенки — прекрасная вещь.
Больше добавить нечего. Я сильно занят подготовкой наших наступлений. Это трудно, т.к. у нас нет соседей, с кем можно было бы переговорить на тему нашей поддержки, и вдобавок будет опасность с обеих сторон, с чем непросто справиться.

В период с 27 по 29 ноября корпус смог прорвать советские оборонительные позиции под Алексиным и захватить город. В результате этого последнего большого успеха, предшествовавшего контрнаступлению РККА, наступательный потенциал XXXXIII армейского корпуса был исчерпан. Две подчинённые ему значительно потрёпанные дивизии (31-я и 131-я пехотные) вынуждены были отбивать первые советские контратаки, начиная с 1 декабря и далее.

Отчёт семье (Грязново), 29 ноября 1941 года.

3 тяжёлых дня сражений позади. Мы смогли выбить краеугольный камень в русской обороне южнее Москвы, а именно позиции под Алексиным. В первый день были тяжелейшие бои. На второй день, когда результат ещё был неясен, наши воздушные наблюдатели сообщили, что против наших флангов идёт русская колонна длиной 15 километров. Совершенно обессилевшие полки должны были отбивать эту атаку в лесу, где обороняться было трудно. Это был момент наивысшего напряжения. Мы уже почти решили отходить на исходные позиции. Два разных самолёта отрапортовали об одном и том же. 1 час спустя выяснилось, что это была ошибка. Мы продолжили атаку и прорвали оборону. Теперь под угрозой весь русский фронт под Тулой.
Русский дерётся с крайним ожесточением. Его артиллерия кое-где нанесла нам тяжёлые потери. Он опоясал себя минными полями. У него появились новые мины, выглядят как коробка 20 сантиметров в длину, 5 сантиметров в высоту и ширину, сделана из тонкого дерева. Их нужно закапывать только в снег. Они нанесли нам сильный урон. Но худшим для пехоты вновь было часами лежать на голой земле, без защиты, под огнём противника. Земля на метр промёрзла. Без возможности двигаться, солдаты были вынуждены оставаться на одном месте 10 часов. 3 человека просто насмерть замёрзли. Помимо этого, все деревни в округе разрушены, остававшиеся дома расстреляны, представляют собой руины. Сегодня батальон ночевал в 4 хатах, лошади остались на улице, снабжение не доходит. Просто неслыханно, через что тут проходят люди.

Запись в дневнике (Грязново), 30 ноября 1941 года.

Русских и немцев в их зимней униформе теперь трудно отличить. Немцы носят русские меховые шапки.
92 посетителя, 19 комментариев, 36 ссылок, за 24 часа