Есть, оказывается, такой писатель-маринист Владимир Шигин. А у Шигина, оказывается, есть документальная повесть "Нахимов", напечатанная в "Морском сборнике" №6-7 за 2002 год. Нет, до Константина Колонтаева с его вездесущими масонами в адмиральских эполетах Шигину, конечно, далеко. У него другая беда. Называется "авторское виденье".
Буквально на четвертой странице документальной простигосподи повести читаем:
"Лaзapeв, нeсмотря на все возражения командира Силистрии, отправляет его в лучшие германские лечебницы. Нахимов некоторое время лечится, а затем попросту сбегает оттуда. На вопрос раздраженного Лазарева, почему он так поступил, Нахимов отвечает со свойственным ему прямодушием:
- Если бы я и дальше лечился у немцев, то точно бы там и умер, а здесь на морском воздухе, на родном корабле и в окружении друзей я точно поправлюсь!"
Живописная картина бегства Нахимова от немецких эскулапов, навязанных Лазаревым, несколько омрачается тем фактом, что мысль вернуться на родину и предаться в руки флотского доктора Алимана именно Лазарев ему и подкинул. Но писатель-маринист Шигин выше подобных мелочей. Он художник, он так видит.
И его несет.
"Что касается личной жизни Нахимова, - пишет выпускник Киевского высшего военно-морского политического училища страницу спустя, - то известно, что в молодости во время средиземноморской кампании у него был роман на Мальте с дочерью одного из британских морских офицеров. В своих письмах Нахимов несколько раз об этом упоминает. Но что-то, видимо, там не сложилось. Тайну этой любви знали только двое".
Увы тебе, писатель Шигин. Если и есть здесь какой-то роман, то исключительно роман "Жизнь адмирала Нахимова" советского писателя А.Зонина, со страниц которого невозбранно потянута вся эта душещипательная история. Впрочем, в запасе у нашего автора есть гораздо более вопиющие примеры бытового разложения царских сатрапов.
"Однако будем правдивы, - не унимается писатель-маринист, - женщины в жизни Павла Степановича были. По крайней мере, об этом упоминал в своих севастопольских дневниках знаменитый хирург Пирогов. Если верить ему, то у Нахимова время от времени были романы с одинокими матросками и даже дети от них..."
Ну, в самом-то деле, у нас тут документальная повесть или где? А в документах действительно упоминаются матросские вдовы, подводившие детей к гробу адмирала со словами "Вот лежит твой отец". Остается только пожалеть, что эта передовая система установления отцовства не получила распространения во времена товарища Сталина. Ох и покрутился бы Виссарионыч, ох и помучился бы!
Страница 94 шестого выпуска "Морского сборника" за 2002 г. вообще богата шигинскими отжигами. Ну вот, например: "Вспомним, что в ту пору еще властвовало недоброй памяти крепостное право и все россияне делились на бар и мужиков. Отношения между ними были соответствующие. Тем зримее для нас большая и бескорыстная нахимовская душа, которая никогда не могла остаться равнодушной к чужому горю..."
Особенно неравнодушна была нахимовская душа к горю ее собственных крестьян из деревни Костюнино, никак не желавших платить адмиралу оброк по шести рублей с человека (http://www.rusarchives.ru/publication/nahimov.shtml). Но писатель Шигин... ну, вы поняли.
Вторая часть документальной повести ни в чем не уступает первой. Снова смешались в кучу кони, люди, Найда, Давыдов и Сергеев-Ценский, а вице-адмирал Серебряков каким-то непостижимым образом превратился в почтенную матушку адмирала Корнилова, на момент описываемых событий давно покойную. Вообще, если бы существовала специальная литературная премия "За вольное обращение с цитатами", писатель Шигин отхватил бы ее вне очереди, ибо с культурой цитирования не знаком даже шапочно. Всю дорогу он радует читателя "рассказами капитана Асланбегова", из которых один считаю нужным привести полностью:
"Как сейчас вижу Нахимова, его незабвенный тип, верхом на казацкой лошади, в адмиральских эполетах, в фуражке, надетой на затылок, в панталонах, сбившихся от верховой езды чуть ли не до колен, так что было видно даже исподнее белье... "Здравия желаю, Павел Степанович!" - "Не надобно нам поклонов, нагайку лучше подайте, милостивый государь, у нас здесь порядок должен быть иного рода!" - "Вы ранены?" - "Неправда-с, - отвечал Нахимов, но, заметив на своем лице кровь, прибавил: - Чепуха. Слишком мало-с". - "Поцелуй и поклон Вам от Императора", - выкрикнул тогда флигель-адъютант. - "Благодарю Вас покорно, но я и от первого поклона был целый день болен-с". Затем он сделал себе папироску и стал ее курить буквально под пулями, чтобы придать своим матросам куражу и доказать, что противник плохо стреляет. А потом и вовсе вышел из завала и прошел мимо всех неприятельских траншей с левого на правый фланг".
В этом маленьком отрывке под именем капитана Асланбегова представлены минимум три разных человека. Первая фраза, весьма вольно истолкованная Шигиным, принадлежит Евгению Корженевскому (Сборник рукописей… о Севастопольской обороне, т. III. СПб., 1873, стр. 33–34). С папироской под пулями прохаживался прапорщик Демидов. Ну, а сцену с плетью и поклонами академик Тарле - собственно, главный источник вдохновения автора, до неузнаваемости обработанный напильником, - воссоздал на основе трех разных свидетельств, ни одно из которых не принадлежит Асланбегову.
Дальше, думаю, можно не продолжать. В конце концов, творческий метод писателя Шигина не нов и едва ли способен удивить современников Резуна-Суворова. Но как это попало в "Морской сборник" - вопрос не праздный, хоть и риторический.