2015/02/17 01:37:01
Хм… странно… вот готова была поклясться, что про, скажем, Евдокию, допустим, Харитоновну я уже писала.

Кстати, я обычно имена меняю – просто из стремления увести реальность чуть-чуть в сторону литературы, но как звали эту старушку я, и правда, не помню.
Она сказала, чтобы я ее звала «бабуся» - ну, я и звала. По-моему, все-таки Анна Тимофеевна. Ладно. Пусть будет Анна Тимофеевна.


Мне было лет пять , может, чуть меньше, мои аспиранты-родители тогда снимали квартиру в Теплом Стане и, не имея возможности за мной особо следить, они были приятно удивлены, когда с очередной самостоятельной прогулки я вернулась не одна, а в сопровождении милой седой старушки, цепко держащей меня за капюшон.
Старушка церемонно раскланялась, согласилась на чашечку чая, и как-то так вышло, что она взялась со мной гулять и вообще мною заниматься, пока родители пишут свои важные и нужные диссертации. Совершенно безвозмездно – Анна Тимофеевна человек одинокий, детей любящий, ей в радость, а за малышкой все-таки пригляд будет: нехорошо если девочка одна день-деньской по двору шляется и бросается грязными ледышками в голубей….

Весь следующий год родители периодически вопрошали – чем мы занимались сегодня с Анной Тимофеевной, и я рапортовала, что мы гуляли, ходили в магазин и играли. Что, в общем, было правдой. Хотя и с некоторыми купюрами, о которых родителям знать было необязательно - об этом и бабуся меня строго предупредила, да и я сама не дура, чай, была.

Обычный же день наш в несколько более развернутом виде выглядел так. Сперва мы с саночками – или с тележкой на колесиках – это уж как по погоде – обходили все места, где местные алкоголики имели привычку предаваться губительным своим увеселениям. Набрав бутылок и кое-как отмыв их в ближайшей луже, мы шли сдавать их в универсам. Там обычно стояла очередь, но Анна Тимофеевна еще метров за тридцать начинала заунывно голосить, чтобы ребенка пустили без очереди – и ребенка всегда безропотно пускали, ибо всем постоянным посетителям было известно, что Анна Тимофеевна будет громогласно причитать до последнего,( а до непостоянных осознание этого факта докатывало примерно через три минуты, обильно сдобренных сочным старушечьим матерком.)

Потом мы шли к метро просить у людей денег. То есть, бегала промеж пассажиров с предложением дать нам с бабусей пять копеечек – я, а Анна Тимофеевна на парапете тем временем мирно торговала мочалками, плетеными браслетами-оберегами и сушеными травками, зорко следя, чтобы малютку никто не обидел.
Совсем окоченев или изжарившись согласно календарному расписанию, мы шли к бабусе домой, более или менее пополам делили добычу, (Анна Тимофеевна иногда малость плутовала, так что арифметике я с ее помощью обучилась изрядно), пили чай и снова срывались на улицу. В этот раз мы топали в лес за новостройками – и там собирали те самые травки, которыми Анна Тимофеевна приторговывала. А еще ягодки, грибочки, листочки, наростики, кладбищенскую земельку и множество другой полезной добычи (если находилась брошенная бутылка – мы ею тоже не брезговали).
Снова возвращались к бабусе, питались, чем бог послал, и занимались рукоделием и изящными искусствами.

Я преотлично насобачилась сушить травки, растирать их в толкушке и делать крутейшие разноцветные мочалки из свитых в клубок пластиковых овощных сеточек, (когда через несколько лет я принесу дюжину таких на школьную ярмарку солидарности – учительницы выстроятся за ними в очередь). А попутно мы учили заговоры, привороты, отвороты, молитвы и рецепты. Очень загадочные рецепты. Например, понятия не имея о том, что такое «выкидыш», я назубок знала, как вызвать его при помощи горчицы и коры можжевельника. Почему-то особый упор был на всякую отраву – и я не ведаю, каким ангелам нужно возносить хвалу за то, что, обладая исключительно смутными представлениями об этике, я в детстве так никого никогда и не отравила, несмотря на многократно затверженные правила о приготовлении всяких интересных напитков из веха или болиголова, вполне обильно растущих по теплостановским лесам и болотам, если знать места. Да что там болиголов - изумительно смертоубийственную гадость можно сотворить даже из банки со шпротами – если подойти к делу с душой.
Под окном у Анна Тимофеевны рос чудный палисадничек – где она заботливо разводила цветочки, которыми можно было бы свести в могилу весь микрорайон: ландыши, лютики, синие кустики аконита – все соседи умилялись и любовались.
Не думаю, впрочем, что бабуся кого-нибудь регулярно изводила все же – клиентки к ней приходили все больше по любовной и по радикулитной части, при мне, по крайней мере, убийственных контрактов не заключалось.


При этом набожна бабуся была чрезвычайно – ее изрядно захламленный дом был увешан иконами, крестилась и молилась она дома безостановочно, периодически даже на четвереньках, потому что, как мне объяснялось, – грешить приходится много, вот и отдуваешься потом, земные поклоны бьешь. Там была какая-то очень любопытная бухгалтерия, где каждому «греху» соответствовало определенное количество поклонов и строчек из молитвослова , и Анна Тимофеевна зорко следила за тем, чтобы всегда оставаться в плюсовом балансе ( и, судя по всему, немножко мухлевала и тут). В церковь при этом бабуся не ходила – по крайней мере, она любила, дерябнув вечером стаканчик, поплакаться мне, что грехи не пускают ее в храм зайти, на что я, как и положено праведному советскому ребенку, уверенно отвечала, что бога все равно нет, а в церковь одни дураки ходят.


Были еще забавные нюансы. Анна Тимофеевна очень радовалась, когда я разбивала коленку или царапалась ветками в лесу – она бережно промакивала ранки холстинкой, кусочки которой потом добавлялись в различные смеси и поделки под наименованием «кровь некрещеного младенца». Надо отдать ей должное: другими путями она ее из меня добывать не соглашалась, хотя я пару раз честно предлагала ей просто порезать мне руку ножом и заготовить крови сразу впрок.

В аптеку бабуся бегала не реже, чем в лес, и часто говорила, что когда я вырасту, мне-то уж не придется «по кустам ползякать – зайдешь в аптеку и чистенько все, что надобно, купишь». Я объясняла, что я в любом случае ползякать нигде не собираюсь, потому что буду писателем, поэтом и классическим филологом, на что Анна Тимофеевна хихикала и приговаривала : «Всякому - по-якому»

А еще Анна Тимофеевна всюду видела чертенят и даже вела с ними суровые отчитывающие беседы, что даже и для меня тогда казалось странноватым. Чертенята влетали ей в рот, когда она зевала, пихали в крупу мышиный помет и плевали в стаканы. Я настойчиво утверждала, что никаких чертенят на кухне нет, а у Анны Тимофеевны просто не по годам развита фантазия (этот оборот я нередко слышала от взрослых). Бабуся упиралась, настаивала, что просто рано мне их еще видеть - но когда лет через десять чертенок прыгнет мне на голову прямо из конфорки, так чтобы я не удивлялась – ее дело предупредить…

В общем, время мы проводили чудесно.


Вечером, нагулявшись таким образом и наигравшись, я бежала домой, но сперва вытаскивала из некого тайного подвального окна привязанный там на веревочке пакет с моими сбережениями и ссыпала в него медяки, серебро и свернутые квадратиком рублевки. Дома этакие богатства было держать небезопасно.


Ну, а потом мы опять переехали – и на этом мое ученичество у ведьмы, увы, закончилось. Впрочем, я до сих пор могу снять жар – ивовой корой, зубную боль – чесноком, а суставную – крапивой или птицемлечником. Но скучно предпочитаю делать это пенталгином , ципролетом и диклофенаком : возни меньше, пользы больше – права была бабуся.

34 посетителя, 18 комментариев, 66 ссылок, за 24 часа