2015/12/23 08:21:29
На бумаге скорее всего весной.

Возможное будущее
09 июня 2018 года
Дагестан, Россия
Хасавюрт, рынок


Хасавюрт…
Город позора России – именно здесь, генералом Лебедем были подписаны соглашения, завершившие первую чеченскую войну и не давшие шанса избежать второй. Город, где в свое время на базаре почти открыто торговали оружием, а на круге – так называлось место на административной границе – меняли пленных и похищенных. До сих пор помню этот круг – российские солдаты на бронетехнике… они там стояли и их никто не трогал, потому что они своим присутствием и своей бронетехникой обеспечивали честность обмена, кавалькады джипов, люди с автоматами и в китайских спортивках, аксакалы, раздраженные бородачи, зеленые и черные повязки на бараньих шапках, азартный торг…
Теперь, конечно, все по-другому…
В Хасавюрт – меня привезла маршрутка, прямиком из самого Грозного – многие ездят покупать сюда, потому что здесь дешевле. Обычная старая Газелька, бородатый, похожий на ваххабита водитель, рядом с расценками за проезд, рядом с расценками объявление: «От платы за проезд освобождаются совершившие хадж. Никому ничего объяснять не надо, просто выходите и всё». Маршрутка стоит двести рублей, это недорого – правда в сам Хасавюрт она не идет – высаживает на круге. Ходит каждый час – это прогресс, раньше каждые пятнадцать минут ходила. Теперь – у людей появились деньги, чтобы купить машину…
Тимур Муцураев лабает по струнам нервов в магнитофоне, подрагивает в стакане мелочь на ухабах – а у меня в голове крутится совсем другое…
Прощай братан, не свидимся теперь
Тебе еще служить, а мне домой
Я на Урал, а ты потом в Сибирь
Дай Бог, чтобы остался здесь живой
Смотри напрасно пули не ищи
Да знаю, что не трус, я к слову так
И руку мне в последний раз пожми
И песню спой, я знаю ты мастак
Две вертушки на Моздок*…
На Моздок, на Моздок две вертушки улетают
Дембелей у дверей командиры обнимают
Всё прощай Ханкала снова выстрел за горою
Никогда, никогда мы не увидимся с тобою…

Какими же молодыми мы были. И чего же мы тогда творили…
И страна наша была – нищей, загнанной… но какой же, черт возьми, молодой…
Все. Вот и приехали. Выходим. Несколько чеченцев с торговыми делами – и я…
Смотрю на часы. Чеченцы – ищут попутный транспорт до хасавюртовских рынков, куда им надо – а я пойду пешком.
Хасавюрт, старый, уездный городок – забит машинами и рекламой. Торгуют здесь всем и везде – этот город похож на пешаварский торговый квартал Кархана-маркет, с поправкой на размеры, правда. Город в основном малоэтажный, улицы узкие, забиты машинами так, что то и дело возникают пробки, машины – от дешевых девяток, шестерок и совсем уж древних Москвичей – и до хамовитых Гелендвагенов и ЛандКруизеров. Очень много девяток и Приор. Часть машин припаркована – здесь любят парковаться под углом, по обе стороны улицы – а часть пытается просочиться по середине улицы. Много маршруток – здесь это всегда Газели, на Мерседесы, Форды и Ивеко как в крупных городах России – денег нет. Они тоже останавливаются где попало, высаживают или сажают пассажиров, часто с сумками, азартно сигналят. Пешеходы – идут по ноздреватому, давно не ремонтировавшемуся, грязному тротуару, лавируя между ларьками, рекламными щитами, манекенами с одеждой, киосками, самодельными прилавками прямо у стены, машинами. Все свободные поверхности – обклеены объявлениями, иногда в несколько слоев.
Чем ближе к центру – тем назойливее нескончаемый треск мотоциклов. На них развозят товар, потому что торгуют здесь везде, и к некоторым торговым точкам – не подъехать даже Газели. Мотоциклы здесь – или старые, выходившие все сроки, давно не выпускаемые «Муравьи», или новые, китайские. На бортах многих их них намалеваны номера мобильных телефонов – местный заказ грузотакси. Номера кстати здесь пишут интересно – вместо первых трех цифр название оператора одной буквой (Б – Билайн, например) и семизначный номер. Дело в том, что у каждого мобильного оператора здесь только один цифровой код, и потому если дают номер телефона – вместо первых трех цифр говорят название оператора. Еще одна местная особенность, которую я до этого не видел нигде…
Чем торгуют? Насколько успел заметить – на улицах в основном одеждой торгуют, самой разной. Для детей, для беременных, платьями для невест, просто одеждой. Народу здесь много, женятся, рожают тоже много – потому одежды нужно много. Аборигены одеты по-разному, но в национальной одежде нет никого. Правда, много попадается в спортивных костюмах – в России так давно уже не ходят.
В России…
Я как то уже привычно, автоматически сравниваю – в России и здесь. То, что есть здесь – это не Россия, хотя и не Восток – нечто самодостаточное, со своим уникальным колоритом, укладом и жизненными устоями. Те, кто живет здесь – они живут и не на Востоке и не на Западе. Это – Кавказ. Перекресток культур, миров и цивилизаций.
И я – проводник – из того мира в этот. Харон – переправляющий людей из царства живых в царство мертвых
Как я уже рассказывал – здесь я ставлю сеть. Ловчую сеть. Сеть, не имеющую никакого отношения к местной милиции, к местному ФСБ, к людям и организациям, обеспечивающим КТО - контртеррористическую операцию. Ловчая сеть – такая же, как та которую мы ставим за границей. И ставим ее мы – разведчики, вернувшиеся с холода…
Всё дело в Грузии. Конечно, эта проблема не единственная – но с какого-то времени основная. Вернувшись к власти – Миша начал с удвоенной силой строить козни России… он не остановился перед тем, чтобы пригласить (!!!) на территорию христианской Грузии исламских экстремистов, разрешил создавать в горной частит страны, граничащей с нами лагеря подготовки террористов. Меня смешит, когда грузинские аналитики в своих газетах спрашивают – есть ли в Грузии Аль-Каида. Там ИГ давно есть! Тархан Батирашвили - кто такой**? Вся та шваль, погань и мразь, по которой мы крепко вдарили в Сирии – они, кто уцелел, они ведь никуда не делись, и к мирной жизни не вернулись. Они перешли границы – кто ушел в Турцию, кто в Иорданию. Потом в Грузию – где их готовят к переправке сюда, на Кавказ. Готовят американские инструкторы.
А чтобы понять, что будет, если они здесь возьмут верх – надо побывать в Сирии. Посмотреть на стертый с лица земли Хомс, на разбитый артиллерийским огнем Алеппо. Поговорить с беженцами в Ливане – которые зимой живут в курятнике, платя за него сто долларов в месяц – а работают поденными рабочими на того же фермера за четыре доллара в день без кормежки. Поезжайте туда, поговорите с людьми, посмотрите, во что все превратилось – потом я выслушаю вас относительно Кавказа. Я разговаривал и с сирийскими мусульманами – они благодарили нас, русских за то, что мы их освободили…
Впрочем – сейчас речь не об этом. Это нервное…
Улица идет чуть вниз, с мотороллера – разгружают дрова рядом с кафе, в котором торгуют хотдогами и самсой. Мне нужно чуть ниже – магазин называется «Эмиль», там торгуют одеждой. Магазин – так назвал отец, в честь сына, убитого боевиками Имарата Кавказ при обстоятельствах, не подлежащих разглашению…
Я осматриваюсь. В такой толчее трудно заметить слежку – но я пока и не сделал ничего. На двери висит условный знак – можно. Просто плакатик, на нем написано: у нас нет камер наблюдения, но… воистину Аллах видит то, что вы совершаете. Это сигнал что все в порядке, точка не провалена. На самодельной витрине – висят турецкие кожаные куртки…
Захожу. Хозяин – пожилой, коротконогий, массивный, похожий на борца, лысый, лет шестидесяти – раскладывает товар. На стене коврик, на нем – Нет Бога кроме Аллаха. Несмотря на день – сиротливо горит сорокаваттная лампочка в патроне.
- Ас саламу алейкум, Абу Эмиль – я использую условную фразу, называя хозяина не по имени, а как принято на Востоке. Абу Эмиль – отец Эмиля.
- Ва алейкум салам, ва алейкум салам. Долгим ли был твой путь?
- Дорога возникает под шагами идущего, Абу-Эмиль…
Хозяин торговой точки – переваливаясь, заходит за прилавок – и достает тяжелую, черную сумку, какую можно использовать и как рюкзак. Поколебавшись, внимательно на меня посмотрев, снимает с рядов коричневую кожанку.
- На, примерь…
Примерочная – просто кусок помещения, отделенный занавеской, там есть стул и прислоненное к стене зеркало. Я сбрасываю на пол свою ветровку, ставлю на стул сумку и отдергиваю молнию. В сумке – меня ждет переделанный на автоматический огонь Вепрь 6,5 с коротким, 350 миллиметровым стволом, предельно облегченный плейт-керриер с вставленной плитой от нашего Гранита класса защиты 6А, шесть снаряженных магазинов. Один из них в автомат, три – можно засунуть в плейт – неудобно доставать, но при наличии навыка можно и приноровиться. Еще два по карманам брюк – быстрый доступ. Пристраиваю на себя плейт, застегиваю куртку… ничего не видно. Разве что в такой куртке жарковато, но…
Включаю прицел – Holosun, дешевый, 50000 часов на одной батарейке работает, можно годами не выключать. Досылаю патрон в патронник и кладу винтовку обратно в сумку – с разложенным магазином, там место есть. Сумку - на спину, ее можно и как рюкзак носить.
На Моздок, на Моздок… Две вертушки на Моздок… Далеко, ох, далеко мы ушли от тех веселых деньков…
Рюкзак на спину, отдергиваю занавеску. Хозяин кивает
- Сколько, Абу Эмиль?
- Тебе – бесплатно. Такие у нас обычаи
Я отрицательно качаю головой, достаю бумажник.
- Любая хорошая вещь чего –то стоит. Такие у нас – обычаи…

Площадь. Небольшая, не знаю название – слева мечеть, новодельная, через дорогу – торгуют «импортной мебелью из Чехии и Румынии». У тротуара – небольшая стоянка забита огромными, разноцветными аквариумами – автобусами. Рейсы на Ростов, на Волгоград и даже есть прямой на Москву…
В числе тех, кто садится на Москву – девушка, ее провожает средних лет женщина, в цветастом, почти оренбургском платке и кожаной куртке как у меня. Девушка явно русская, блондинка. Они стоят чуть в стороне от суетливо кантующих свои огромные, оклеенные скотчем сумки и коробки торговцев. Женщина – что-то успокаивающе говорит девушке, словно отправляет дочь на учебу в далекую и такую опасную Москву.
На самом деле – она отправляет ее не на учебу, а на смерть. Это – смертница. Зовут ее Ирина, мусульманское имя Мариам, у нее в Иваново есть ребенок, которого она бросила на родителей. Мать – одиночка, в Одноклассниках – познакомилась с принцем с Кавказа, попала под влияние, приняла радикальный ислам и приехала сюда. Ее возлюбленный – уехал на джихад на Ближний Восток, там присоединился к Исламскому государству и стал шахидом на пути Аллаха. А его родные здесь – продали ее ваххабитам, чтобы те уговорили ее совершить истишхад – самоподрыв.
Эту дрянь возьмут позже, уже в России, женщина тоже далеко не уйдет – меня интересует другое. Вон, тот тип с камерой – снимает. Если меня не подводить чутье – а меня оно не подводит – это оператор. Единственный неизвестный на сегодня нам в раскладе элемент. Оператор – обязательно нужен, чтобы зафиксировать отъезд смертницы (там ее должен встретить московский джамаат), отослать видео нужным людям и получить деньги на новые теракты.
По крайней мере – больше я не вижу причин здесь что-то снимать, нет тут ничего интересного, совсем…
Я – стою рядом с одним из автобусов – он пойдет на Ростов, нескоро, позже, чем московский. Почему я так тепло одет – понятно, это здесь тепло, а там неизвестно как – не в сумке же куртку везти. То, что у меня тяжелая сумка – тоже понятно – кто же без вещей в дорогу отправляется. Иногда я звоню по сотовому – со стороны может показаться, что я жду попутчика и нервничаю…
На самом деле – я просто жду.
Если получится, как мы предполагаем – то оператор направится на хату, которую снимает джамаат – там мы будем действовать по обстановке, в зависимости от того, сколько там человек. Если он попытается скинуть флешку – мы его возьмем, вывезем за город и поговорим по душам. Дальнейшее тоже зависит от того, что он нам скажет.
А если получится накрыть ячейку прямо сейчас – мы и накроем.
Короче, будут обижать – не обижайся…
Ага. Расходятся что ли? Похоже.
Захожу за автобус. Сумку на спину, шапочку переворачиваю – она с другой стороны темно-зеленая. В толпе – одежду не видно, смотрят голову, лицо…
Выхожу. Оператор – тоже прекратил съемку и тронулся. Иншалла…

Площадь. Справа то, что здесь принято считать торговым центром, через дорогу – жилая четырехэтажка, первый этаж которой полностью переделан под магазины, реклама местных фруктов и овощей – соседствует с рекламой ателье с претенциозным названием «Кензо», прямо так, русскими буквами. Светофор если когда-то и был на этом перекрестке – то это было давно, и никто об этом не помнят – все чешут напролом. На тротуаре – стоит лоток с фруктами… здесь, кстати, вкуснющие абхазские мандарины, кто-то перебегает дорогу наискосок, рискуя жизнью. Под знаком «остановка запрещена» - яблоку негде упасть. По той стороне улицы – идет группа болел в желто-зеленых цветах Анжи, идут мирно, ничего не громят. Матч когда будет – тут не то еще будет.
Оператор нервничает. Понятия не имею почему – но нервничает. Я смотрю дальше… на хрушовки, от которых осталось только название, на поток людей, на припаркованные машины. Если следишь за кем-то – нельзя буравить взглядом, люди это чувствуют...
Опа!
Крик – снова заставляет меня обратить внимание на объект. Болелы – не нашли ничего лучше, как докопаться до оператора… не знаю, что им не понравилось – но факт есть факт. Болелы – это местная гопота с исламским правда привкусом. Есть суфисты – это местное течение ислама, потом как-нибудь расскажу чем они отличаются. Есть ваххабиты, они же джамаатовские. Это самые крупные группы, есть поменьше. Разногласия в вере – могут касаться, например, того, надо или нет шевелить большим пальцем при намазе или как бывает - когда человек что-то делает, Аллах уже знает, что это будет сделано – или Аллах узнает о сделанном только после того, как человек это сделает. Предопределенность – это тебе не шутки…
Интересно… а то, что эти барбосы начнут камеру отжимать, это тоже предопределено было, или так, типа случайно…
Достаю телефон, набираю номер…
- Ангара
- Сто двенадцатый
- Плюс, принимаю
- У меня проблемы, пеленгуй.
- Мы видим тебя, продолжай.
- Группа гопников отжимает камеру у объекта
- Принял, что предлагаешь?
- Пусть менты приедут. Дай ложный адрес…
- Принял, жди…
Чтобы менты местные вмешивались – этого только не хватало. Но милицейской машинки – здесь явно не хватает. Пусть просто проедет луноход – на буйные головы должно подействовать. Это-то мне и надо…
Так вот, про местных. Местная религия – в смысле, это ислам, но в сочетании с местными традициями, доисламскими еще – для молодежи здесь важная часть культуры, но не культ. Ислам – это некая самоидентификация, система координат. Ислам – изначально предполагает силу и жесткое разделение: мы – они. Мы – правоверные, мюриды, они – кяфиры. Ислам – легализует и объединение, и применение к кяфирам любого насилия. А так же – обкладывание неверные джизья – данью, которую они должны выплачивать за то что живут на землях мусульман…
А вот и луноход, кажется… Надеюсь, адрес назвали не ближе, а дальше по улице, чтобы не спугнуть…
Перемещаюсь… и тут события, до этого не выбивающиеся из привычного русла – начинают катиться кувырком.
Резко тормозит Шевроле Нива, как раз рядом с этими оглоедами – и почти сразу выстрелы… один, второй, третий. Не пойму, то ли из боевого, то ли из травмата, которых тут тоже полно – но падаю на колени и расстегиваю сумку. Милицейская машина взвывает сиреной – и в этот момент гремит уже автоматная очередь…
Я успеваю привести в боевую готовность автомат, ловлю на прицел стрелка… стрелок с бородой, в черных трениках… я вижу его и делаю только один выстрел. И точно – стрелок падает, у двери – готов. Не теряя времени – перевожу прицел чуть ниже и левее – водительская дверь. Бью по металлу – мне надо подстрелить водителя, но я не хочу, чтобы пуля пробила два стекла и попала в кого-то из прохожих на той стороне дороги. Успеваю выпустить несколько пуль – прежде чем пистолет бьет уже по мне! И это пистолет не террористов – кто-то из милиционеров открывает огонь. Делать нечего – рывком назад… под прикрытие стены, угла… чудом не попали…
Кто-то бежит, кто-то орет… полный бешбармак, короче…
Втыкаю провод от наушника в телефон.
- Ангара! Ангара, б…
- Разбираемся!
Чего тут разбираться. Все кувырком пошло – стрельба в городе это однозначный провал…


30 посетителей, 15 комментариев, 26 ссылок, за 24 часа